В классах тишина. Вспоминают страшные дни зимы 1941 года: наступили дни, когда жить было подвигом. 125 граммов хлеба делили на три части: завтрак, обед и ужин. Варили кожу, из столярного клея — студень, съели все запасы горчицы. Люди с застывшими лицами медленно двигались по улицам, не смеялись и не улыбались. Не было света, топлива, воды. Рубили на дрова мебель, паркет — все, что можно было сжечь в «буржуйках».
Холодно и темно. Крохотный фитилек коптилки освещает комнату. Полумрак даже днем, потому что стекол в окнах нет — они вылетели от бомбежек, пришлось заткнуть их подушками. За водой ходили на ближайшую речку. Лунка обмерзала, выстраивалась очередь. Какие же усилия требовались голодному, больному человеку, чтобы вытащить наполненное ведро на обледеневшую набережную? Настоящим горем считалось, когда ведро вырывалось из рук и катилось вниз. Воду берегли, перестали умываться. Болезни и смерть шли по городу. Трупы долго оставались лежать: убирать их было некому. Вот ужасающая хроника тех блокадных дней…
Нет в России семьи, которую не задел бы смертельный вихрь военного лихолетья. И если мы, нынешнее поколение, спустя 70 лет вновь возвращаемся к кровавым страницам нашей истории, значит, в нас говорит генетическая память предков, их кровь, пролитая на полях сражений, их голос звучит, как набат: «Люди Земли, страшное зло не должно повториться…»