У каждого свой фронт, своя передовая

Общество 25.01.2011 05:53

Победу ковали не только на фронтах Великой Отечественной, но и в глубоком тылу. Недаром в известной и любимой советским народом песне «День Победы» есть такие строки: «…дни и ночи битву трудную вели, этот день мы приближали, как могли»…
Не покладая рук, работала над его ускорением и Нина Симрот (в девичестве Боссерт), волжская немка.
Большую и по тем, довоенным годам, семью Боссерт, имевшую девять детей, по приказу Сталина в начале войны выслали в Сибирь. А в 1942 году ее, 15-летнюю девчонку, и трех сестер-погодков Марию, Эмму и Полину по распоряжению Верховного отправили под конвоем на военный завод № 556 по производству гильз.
— Завод находился в степи, в нескольких километрах от Новосибирска. Со станции Кривощеково по прибытии под конвоем повели нас в бараки, где предстояло жить. На дворе октябрь 1942 года. На белом снегу эти строения, окруженные высоченным забором из досок и комочей проволоки, в ранних зимних сумерках смотрелись жутковато. По периметру стояли вышки с вооруженным караулом, — вспоминает Нина Андреевна.
Свезенных со всей Сибири подростков, девушек и женщин немецкой национальности переодели в спецовку (стеганые брюки, фуфайку), брезентовые, на деревянном ходу, ботинки, шапку-ушанку без подклада. А утром следующего дня с 6.00 они были уже на ногах. Час на сборы, час ходьбы до завода. Под конвоем фронтовиков, получивших в бою ранения.
Нину назначили вспомогательницей, так называлась ее профессия. Она делала гильзы 25, 33 и 48 размера к пушкам и «катюшам».
Смена длилась по 12 часов. За это время каждая обязана была выдать на гора по 1200 гильз. Заводское начальство простоев не допускало, ведь в изделиях нуждался фронт. Если пресс ломался, тут же наладчики из заключенных (которые, кстати сказать, жили в соседних бараках) устраняли неисправность.
Нина Андреевна запомнила одного молодого парня — Петра, отбывавшего наказание за воровство. В конце войны его призвали на фронт. Нина встретилась с ним на рынке в 1947 году. На гимнастерке солдата поблескивали ордена и медали. Сказал, что с прошлым завязал — ведь смерти смотрел в глаза, теперь другой человек.
Конвейер требовал скорости от работников, пресс — тоже. Многие травмировались. Не обошла эта участь и Нину. Хотя в бараках люди находились под стражей, но внутри завода перемещались свободно. Стоило только одному отлучиться по какой-то причине на несколько минут, как ритм сбивался, возникал затор готовой продукции. У гильз стенки тонкие, гладкие, а дно тяжелое, и они скатывались вниз. У Нины не было на ногах, как она говорит, живого места, все в синяках. А однажды замешкалась, не успела подхватить гильзу, и пальцы на левой руке повисли на коже. Только на другой день повезли в больницу, где фаланги пришили.
Отдушиной, светлым пятном в серых буднях была поездка на рынок за продуктами в Новосибирск, куда отпускали под роспись. Казенный форшмак по карточкам (молотая с головами и плавниками соленая хамса) с кусочком черного хлеба и баландой не насыщал молодой организм. Постоянно хотелось пить и есть, поэтому зарплату тратили на картошку, которую резали на кружочки и пекли на буржуйках.
Нина понимала, что война, время тяжелое, надо работать и терпеть, ведь всем нелегко. Но то, что их считали врагами народа и победу они ковали под конвоем, угнетало. Но человек ко всему привыкает.
Так прошло 5 лет. Хотя гитлеровцев загнали в их собственное логово, завод продолжал выпускать продукцию. У сестры Марии (она выполняла другую операцию) сильно упало зрение и, как выразилась моя собеседница, ее списали под чистую — отправили домой. Нина упросила начальство отпустить повидаться с мамой. Шел август 1947 года.
— Сошли с корабля, и на пути домой я встретила свою судьбу, — вдруг оживляется Нина Андреевна. — Парень догнал нас на велосипеде и предложил подвезти тяжелые фанерные чемоданы. Мы с сестрой на немецком языке перебросились фразами, дескать, вдруг вор, последнее барахлишко, документы умыкнет.
Оказалось, что он тоже немец. Развеял наши страхи и тут же начал свататься. Что он во мне рассмотрел — не знаю. Мы были некрасивы, худы, как из Освенцима.
Мама Нины ухватилась за предложение выдать дочку замуж, чтобы не отпускать назад. Сказала: «Там, на заводе, сестры за тебя отработают».
После смерти Сталина, когда немцам разрешили вернуться на родину, супруги Симрот поехали в Саратов, на прежнее место жительства. Но там их не приняли. Будучи хорошим строителем, муж уехал на Кубань. Устроившись в ст. Кущевской, работал по профессии. Нина, привыкшая тяжело и много трудиться, зимой катала валенки в пимокатне, летом — на заводе, на формовке кирпича. Говорит о себе так: «Работала, как лошадь, и меня везде хвалили». Однако здоровье, подорванное суровыми условиями на производстве гильз, все чаще давало о себе знать. Перенесла десять операций, и хотя не сидела без дела до пенсии, имеет всего 17 лет трудового стажа. Сын трижды (это растянулось на годы) собирал справки, чтобы признали Нину Андреевну участницей трудового фронта. Но то архивы сгорели в Кущевской, то отчество не то — требовалось подтверждение, то еще какие-то препоны. Наконец, в середине декабря прошлого года в УСЗН приняли пакет документов. Владимир Викторович волнуется, что-то чиновники тянут с выдачей удостоверения, а матери-то 84 года, вдруг, не успеет получить?
Слушаю воспоминания Нины Андреевны, смотрю на ее натруженные руки с негнущимися пальцами, искореженные болезнями ноги и думаю: где же предел человеческого терпения? Жить бы хоть сейчас старушке да радоваться. Ан нет. Каждая косточка, частичка ее больного тела напоминает, как тяжко далась наша победа.

ОТ РЕДАКЦИИ. Мы ставим вопрос выдачи удостоверения труженице на контроль и сообщим читателям о результатах.

О. ЧИСТЯКОВА.

Важные новости

Новости Белоглинского района

Объявления